Том 4. Волга впадает в Каспийское море - Страница 40

Братья Бездетовы устроились в гостиной отдыхать. Земля последовала на ночь. Весь вечер стучались украдкою люди в окошко Марии Климовны, – к ним выходила Катерина, – и люди, нищенски заискивая, предлагали, – «дескать, гости у вас живут, всякие старинные вещи покупают», – старинные рубли и копейки, испорченные лампы, самовары, старые книги, подсвечники, – эти люди не понимали искусства старины, они были нищи всячески, – Катерина не допускала их до гостей, с их медными лампами, предлагая вещи оставить до завтра, когда гости, отдохнув, глянут. Вечер был темен. В закат подул ветер, нанес тучи, заморосил дождь осенней непреложностью, – лесом, дорожными грязями (теми самыми, в которых в эти дни завязал Аким Скудрин) шла Ольга Павловна, женщина с лицом старухи и с движеньями, девически легкими. Лес шумел ветром, в лесу было страшно. Эта женщина в девическом страхе леса шла в свою деревню, чтобы у крестьян купить, ненужные крестьянам, кресла.

Часов в восемь вечера Катерина отпросилась у матери – сначала на спевку, потом к подруге, – нарядилась и ушла. Через полчаса после нее вышли в дождь Степан и Павел Федоровичи. Катерина ждала их за мостом. Степан Федорович взял Катерину под руку. Они пошли вдоль оврага, тропинкой, в кромешной темноте, к окраинам города. Там жили старухи-тетки Скудрины. Катерина и Бездетовы ворами прошли во двор, ворами пошли в сад. В глубине сада стояла глухая баня.

Катерина постучала, полуоткрылась дверь. В бане горел свет, там гостей ожидали три девушки. Окна девушки глухо занавесили, к ступенькам на полок придвинули стол. Девушки были празднично наряжены, поздоровались торжественно.

Братья Бездетовы вынули из карманов бутылки с коньяком и портвейном, привезенные из Москвы.

Девушки раскладывали на столе – на бумаге – вареную колбасу, шпроты, конфеты, помидоры и яблоки. Старшая в компании – Клавдия – достала из-за печки бутылку водки. – Все говорили шепотом. Братья Бездетовы сели рядом на ступень к полку. На полке горела железная лампа.

Через час девушки были пьяны, – и тем не менее они говорили шепотом. У пьяных людей, и у пьяных женщин, в частности, когда они очень пьяны, надолго на лицах застревают одни и те же выражения, созданные алкоголем. Клавдия сидела за столом, по-мужски оперев голову рукою, зубы ее были оскалены, а губы окаменели в презрении, – иногда голова ее сползала с руки, тогда она рвала свои стриженые волосы, не чувствуя боли, – она курила одну папиросу за другой и пила коньяк, – она была очень румяна и безобразно-красива. Она говорила брезгливо:

– Я пьяна? – да, пьяна. И пусть. Завтра я опять пойду в школу учить, – а что я знаю? чему я учу? – А в шесть часов я пойду на родительское совещание, которое я созвала. Вот мой блокнот, тут все написано… Я пью – эх, была не была! – вот я и пьяна. Кто вы такие? какие вы мне родственники? вы красное дерево покупаете? старину? – вы и нас хотите купить вином? – вы думаете, я не знаю, что такое жизнь? нет, знаю, у меня скоро будет ребенок… а кто его отец, я не знаю… И пусть, и пусть!

Зубы Клавдии были оскалены и глаза неподвижны. Павел приставал с просьбой к Зине, самой младшей, – эта была коротконогой хохотушкой в кудельках белых волос, – она сидела на чурбане поодаль от всех, расставив ноги и упираясь руками в боки. Павел Федорович говорил:

– А вот ты, Зина, кофточку не снимешь, лифчик не расстегнешь, не смеешь!

Зина зажимала себе рот, чтобы громко не хохотать, хохотала и говорила:

– А вот и покажу!

– Нет, не покажешь, не смеешь! Клавдия сказала в презрении:

– Покажет. Зинка, покажи им грудь! пусть смотрят. Хотите, я покажу? – вы думаете, я пьяница? – нет, последний раз я была пьяна, когда вы приезжали. И сегодня пошла, чтобы напиться – в дым, в дым – понимаете? – в дым!., была не была!.. Зинка, покажи им грудь! ведь показываешь своему Коле… Хотите, я покажу?!

Клавдия рванула ворот своей кофточки. Девушки бросились к ней. Катерина сказала рассудительно:

– Клава, не рви одежду, а то дома узнают.

Зина с трудом держалась на ногах, она обняла Клавдию, схватив ее за руки. Клавдия поцеловала Зину.

– Не рвать? – спросила она. – Ну, хорошо, не буду… А ты покажи им… Пусть глядят, мы не стыдимся предрассудков!.. Вы красное дерево покупаете?

– Хорошо, я покажу, – покорно сказала Зина и деловито стала расстегивать кофточку.

Четвертая девушка вышла из бани, ее тошнило. – Конечно, Бездетовы чувствовали себя покупателями, они умели только покупать.

За баней шел дождь, шумели в ветре деревья. – В тот час Ольга Павловна добралась уже до своей деревни и, счастливая, благодарная деду Назару, что он продал ей стулья и кресло, засыпала на полу на соломе в Назаровой избе. Барин Каразин бился в тот час в припадке старческой истерии. Охломоны в тот час в подземелье у печи глазами и голосами сумасшедших утверждали девятьсот девятнадцатый год, когда все было общее, и хлеб, и труд, когда ничего не было позади и впереди были идеи, и не было денег, потому что они были не нужны. – А еще через час баня опустела. Пьяные женщины и братья Бездетовы пошли по домам, – пьяные девушки бесшумно крались в домах к своим постелям. На полу в бане остался валяться блокнот. В блоке было записано: – «собрать на 6 час. 7-го родительское совещание». – «На собрании месткома предложить записаться на заем индустриализации в размере месячного оклада». – «Александру Алексеевичу предложить повторить Азбуку Коммунизма» – –

Наутро вновь ныли колокола, и наутро потащились к пароходной пристани, под управлением Якова Карповича, возы красного дерева екатерины, павлы, александры. Братья Бездетовы спали до полдня. На кухне к этому часу собралась толпа ждущих участи их старых рублей, ламп, подсзечников.